читать стихи о любви, любовная лирика поэта

Прикосновенье пальцев к коже
на откровение похоже,
и ощущаешь шёлк и бархат.

И только лишь глаза закроешь,
как вновь дворцы мечтаний строишь
и тонешь в бездне ароматов.

От осязания до зренья
путь непосилен. И спасенье
в заветной нити между нами.

Она трепещет, но не рвётся,
она не каждому даётся.
Она дрожит, как будто пламя

на сквозняке, что остужает.
И нас друг в друге отражает
Неугасимый жар желанья…

Пока я есть,
и стала я строкою
в твоей судьбе.

Пока я здесь,
я скуке не позволю
стучаться в дверь.

Наполню жизнь
звенящим маскарадом.
Я лицедей.

Чем стану для тебя,
строкой оставшись
в судьбе твоей.

 

Разлука всякая преддверье встречи.
И унывать не следует ничуть.
Наступит день, а может, будет вечер,
когда ко мне ты проторишь свой путь.

И будет новым и немного странным
свиданье, потому что порознь мы
друг другу не могли доверить тайны
и разные в разлуке были сны.

Когда же встреча разорвет преграды,
тогда, почувствовав волненье вновь,
сумеем оценить, как безотрадна
другая жизнь, что не волнует кровь,

другая, что не даст воображенью
в заоблачные дали унестись,
другая жизнь, где каждое движенье
не помогает от себя спастись.

Сезон любви - июньская пора.
Здесь воздух наполняет трепет крылий.
И яхты-бабочки несут свои тела,
скользя по водной глади без усилий,
И каждый камень здесь хранит тепло,
как страстию охваченное тело.
И чайка подставляет мне крыло,
чтоб с ней подальше в море улетела.
Здесь Спящий Рыцарь силится раскрыть
свои глаза, чтобы увидеть небо.
Но долог сон. И он, где быль, где небыль,
уже не в состоянье различить...

Здесь я одна, и нет тебя со мной,
и нас не распаляет летний зной.

Мы учимся кататься
на велосипеде,
на взрослом, двухколёсном,
на велосипеде.
Твержу: приедет папа
из дальнего Китая,
вот ты ему покажешь,
и сразу он растает!
И словно не бывало
в глазах былого страха.
Ты на велосипеде,
а за тобой собака.
Умчался далеко ты,
а мы совсем отстали.
К чему тебе поддержка?
Ты давишь на педали!
Ты едешь очень быстро,
вот только повороты...
Вот только тронуть с места
так трудно. Но охота
твоя сильнее страха.
Ты мчишься, словно ветер.
Когда приедет папа,
Он восхитится этим.

Так боги, наверно, с вершины Олимпа смотрели
На бедную землю, объятую страхом и мукой,
Как мы, воспарив, ощутили дыханье апреля,
И призраки прошлого не предвещали разлуку.

Стремительно время неслось и листало страницы
Небытия нашего, неоткровенья, невзгляда,
И жизнь возвращалась, и ею хотелось делиться,
И было понятно, что нам не бывать уж не рядом.

Так восхитительно воздушно
в объятьях неги литься шелком,
шептать о счастье невесомом
и быть мгновению послушной,
звенеть струной, струиться пеной,
звездой, загадкой быть и снова
быть восхитительно прелестной
в наряде сотканного слова.

Так удивительно надёжно -
просто рядом,
не прикасаясь к коже,
а напротив -
глаза в глаза -
молчать, болтать,
читать или петь,
можно, пить,
неважно где и когда.
Надёжна рука,
не в руке, а так.
Так удивительно понятна
в каждой строке
не быль, а боль,
не затмевающая собой,
но подтачивающая всё чаще.
Нет, не в строке,
а просто над -
надстрочник, внестрочник,
но тонет взгляд.

Твой голос доносится
еле слышно
из темноты.
Погружены
во мрак кромешный
твои черты.
И осязанье
уже почти
не в силах помочь.
Лето. Звезды.
Река за кормою.
Чёрная ночь.

Страх потери
и изменений –
вечный страх.
Голос твой
глух и потерян,
и на устах
то ли вопрос
повис застывший,
то ли ответ.
Лето. Мысли.
Шальные мысли.
И тусклый свет.

Нам глазами
играть пристало,
множить бред,
будто вдруг
ощутив усталость
многих лет.
Но когда
распахнешь объятья,
словно Сезам,
расточая
себя по каплям
тебе отдам.

Ты целуешь меня, словно пьёшь из бутона цветка,
ты, как бабочка, - так легкокрылы прикосновенья.
Отражаясь в капле росы в складке лепестка
застывает время, спрессовываясь в мгновенье.
Ты в движении каждом. И я не могу смотреть
в синь небес твоих глаз, опасаясь совсем ослепнуть,
но всё чаще хочется в танце кружиться и петь,
а потом в объятьях застыть, превращаясь в слепок.

Ты как будто удивлен,
Что звоню издалека.
Между нами не верста –
Жизни целая река.
Здесь, в просторах вод и гор,
В неге дышится легко.
Там, в нагроможденье нор,
Дождь стучит в твоё окно.
Нынче под моей скалой
Ветер полнит тишину
И, гордясь во всём собой,
Гонит мелкую волну.
Укрываясь, словно краб,
В скалах от его порывов,
Пью вино я и пою,
И беснуюсь над обрывом,
расправляя крылья рук,
чтобы не коснуться тверди,
и в гудении стихий
слышу отголоски Верди.
Да, сегодня я парю
над просторами морскими,
скалам песни я дарю –
не печальные, мирские,
а небесные псалмы,
продиктованные свыше...

Ну, а ты молчишь, услышав
в телефоне речь мою.

Ты как старое вино.
Вовсе не в вине тут дело.
Просто время пролетело,
но напомнило оно:
мы по-прежнему в одно
сцеплены. И в этом дело.
Вдалеке остались целым
расстоянию назло.
В том вины моей не сыщешь.
Между нами двадцать тысяч
километров пролегло.

Ты сегодня ворвался, как шквал,
принеся с собой буйство и радость.
Бушевал- бушевал и... пропал -
нам сегодня отмерена малость.

Но от малости этой не грусть -
фейерверки остались в наследство.
Непогода, разлука - но пусть
будет новая встреча впоследствии.

Нам, увы, не пристало роптать
на судьбу. В ней и радость и горе.
Так причудливо, будто бы вспять
гонит волны бескрайнее море.

Нас бросает друг к другу любовь.
Но разбиться я не опасаюсь,
как отчаянный прежде пловец,
всем стихиям твоим отдаваясь.

Захлебнусь лишь в пучине тоски,
если взгляд твой не встречу однажды.
Захлебнусь... И погибну от жажды,
прошептав на прощанье: прости.

Ты удивлен и, кажется, всерьёз.
И в жестах и во взгляде лишь вопрос.
И я уже не в силах объяснить
таких метаморфоз с самой собою.
И скомканы безжалостно листы,
и ночь смешалась с запахом весны,
и, кажется, февраль вот-вот откроет
какой-то новый лист календаря,
и мы с тобою, видимо, не зря
меж жизнью оказались и игрою.
Когда в разгар зимы пахнет травой,
когда сугробы тают, словно воск,
и южный ветер воет, будто Норд –
как можно это принимать всерьез?
Как можно верить в то, что навсегда,
когда вокруг течет одна вода,
и жизнь сквозь пальцы протекает в щели,
открытые для слива сточных вод.
Февраль. Фантастика. Небесный свод
всё ярче озаряется. И сны
становятся короче и короче.
В твоих глазах вопрос. Приход весны
нам, кажется, надежду напророчит.
Быть может, и не стоит февралю
так слепо верить, только бьётся сердце,
и хочется в объятиях согреться,
собою охраняя жизнь твою.
Но ты не веришь. И опять вопрос.
Не знаю я причин метаморфоз
случившихся. Но, видимо, тепло
твоё в меня проникло и согрело
и вдребезги разбило, как стекло,
параличём охваченное тело.

Ты чудовищно красив
оторваться нету сил!
На тебя хочу смотреть,
любоваться, песни петь,
про тебя стихи писать
и у жизни отбирать
каждый день и каждый час,
что соединяют нас.

Без тебя веселья нет
меркнет даже солнца свет.
И сегодня целый день
не отбрасываю тень.
Всё хожу я, всё тружусь,
остановок я боюсь,
разгоняю стрелок ход,
чтоб приблизить твой приход,

чтобы плавиться в любви,
чтобы меркли все огни,
чтоб из глаз струился свет,
чтобы не случалось бед.

Часы опять торопят новый день.
Их стрелки чиркают по циферблату.
Минуты ускользают в ночи тень,
А я опять тоскую от утраты.

Этой муке нет конца:
половинка от лица,
половинка от души,
от любви – под сердцем шип.
От шипа пронзает боль.
Было б хорошо с тобой,
если б целое лицо,
если б ночь, а не кольцо,
замыкающее в круг
ненадёжных этих рук.
Если б, в клетке трепеща,
не разбилась бы душа
вдребезги. Был и ушел...
Было б очень хорошо
нам с тобой. Но эту ночь,
кажется, не превозмочь.

Я груди к твоей приникну
и почувствую свободу,
и почувствую защиту,
и растает вмиг тревога,
а потом покой наступит,
тот желанный и надёжный,
тот, который осязает
каждым милиметром кожа.
Мы с тобой так непохожи
и похожи в то же время!
Как стремительно и просто
отказались от неверья!
Как желали дать друг другу
и блаженство и отраду,
словно возрождали чудо,
возводя вокруг ограду,
ограждая от вторженья
мир, где ты и я. И кроме
нас и наших отражений
никого...
            В объятьях тонет
наш безрадостный разрыв,
к небесам от счастья взмыв.

Я, кажется, тебя наколдовала,
когда, казалось, жить осталось мало,
а не свершилась главная мечта.

Была я одинока. Пустота
глядела мне в глаза, беду пророча,
я ж колдовала, складывая строчки.

Что видела меж строчек я тогда?
Прошедшие и странные года,
в борьбе за выживанье в несвершенье,

как будто стало все подобно тени.
И я сама - лишь абрис на песке.
Но взгляд твой был как вызов той тоске.

Нет, не было в нем счастья звездопада.
(Хоть счастью твоему была б я рада!)
Была в нем загнанная в душу боль,

и одиночество шло об руку с тобой.
Его почти что сразу я сумела
узнать, а раз узнав, забыть не смела.

С тех пор ты снился мне, и голос твой
меня баюкал и внушал покой.
Но сны кончались, и хотелось чуда.

Тогда и ты явился ниоткуда
и стал меня лелеять и ласкать.
Мне показалось, даже годы вспять

пустились. Стали мы моложе вдвое.
И мне доныне хорошо с тобою.

Я люблю этот голос
среди многоголосья
телефонных помех
и других голосов.
Он звучит, как набат.
Нет сильней и чудесней
голосов. Он возник
из глубин вешних снов.
Он возник, когда мне
уж казалось: навеки
развела нас судьба
по трущобам квартир
и разверзла назло
или, может, на жалость
целый мир промеж нас –
ускользающий мир.
Спеленала. Границами
исполосован
путь к тебе, путь ко мне,
и уж нету пути.
Но услышала голос.
И знаю: возможно
в наше прошлое
тонкую стёжку найти.

Я не могу тобою насладиться,
как в зной не можешь досыта напиться,
и, кажется, что жизни будет мало,
чтоб я немного от тебя устала.

Нет, не устану, потому что каждый
день я, как умирающий от жажды,
живу мечтой к губам приникнуть снова
и прошептать чарующее слово.

И голос чудный твой в ответ услышать,
но слов в порыве страсти не расслышать,
а просто чувствовать тебя и знать,
что вместе очень просто нам летать!

Я тебя отвоевала
У заснеженной зимы,
Я тебя околдовала,
Посвятив в ночные сны.

Сон и явь - хитросплетенье.
Явь и сон по повеленью
Превратила в жизнь твою.
Ты уснул. А я не сплю!